Сайт предназначен для садоводов-любителей и ландшафтных дизайнеров

СЕВЕРО-ЗАПАДНОГО РЕГИОНА и его КЛИМАТИЧЕСКИХ АНАЛОГОВ

Сад в лесу

Сад в лесу

Прогулка по саду Игоря Горина

— Что за чушь! — пожалуй, скажете вы и, в общем, будете правы.

Во-первых, тень. Во-вторых, туземные корни, у березы или ольхи они — настоящие спруты. В-третьих, горы мусора: опавшие листья, шишки, ветки, сучки, сосновая пыльца и сережки с берез — все это с весны до поздней осени приходится непрерывно убирать. Наконец, в‑четвертых, очень поздно, в иные годы аж к концу первой декады мая, сходит снег. Словом, кошмар. И однако же, сад в лесу существует — и не просто существует, а уже многие годы повергает в изумление и ужас немало повидавших ботаников: в изумление, потому что не видели ничего подобного, а в ужас, потому что не понимают, как этот садовник еще жив. Несколько лет назад, в очередной раз побывав в моем странном саду, старейший петербургский ботаник Георгий Иванович Родионенко убежденно произнес: «Вы просто обязаны об этом рассказать». Что ж, попробую. Находится этот сад на Карельском перешейке, километрах в 50 от Санкт-Петербурга. Возникал он без какого‑то определенного плана, почти стихийно, по мере того, как удавалось метр за метром отвоевывать жизненное пространство у леса. Дабы у вас не создалось превратного впечатления, поясню, что речь идет не о чащобе, где бродят медведи и волки, а о садовом участке около 20 соток площадью, на котором осталось немало берез и сосен. Среди этой туземной поросли, причудливо извиваясь, текут песчаные ручейки. В последнее время они все чаще, к сожалению, «пересыхают» — не хватает рабочих рук. Они омывают своего рода каменистые островки, на которых растут… ну, об этом чуть позже. А на остальной территории — действительно лес с зарослями черники и тщетно искореняемой малины. Вдоль дорожек и заборов густо разросся посаженный еще первоначальным владельцем чубушник, чьи ветви в период цветения склоняются едва ли не до земли, образуя туннели и арки.

Вернемся, однако, к упомянутым каменистым островкам, что же на них интересного? На первом месте — рододендроны. В лучшие годы их было более 40 сортов и видов, сейчас осталось менее 30, зато общее количество значительно возросло и, наверное, приближается к сотне. Причем сортовых почти не осталось — исключительно виды. В свое время Рихард Кондратович, ведущий специалист по рододендронам в Советском Союзе, советовал сажать их в редком сосновом лесу. Ну, уж не знаю, как это ему удавалось! С одной стороны, вроде бы понятно: большинство рододендронов любят кислую почву и полутень. Но и в больших количествах влагу! И почва им нужна плодородная, легкая, с торфом и гумусом. А сосны обычно растут в сухих местах на тонкой, малоплодородной подстилке, под которой — песок. Так что посадочные ямы под рододендроны приходится заполнять отнюдь не лесной землей, да еще обеспечивать достаточный регулярный полив. Не все рододендроны любят полутень, большинство листопадных и высокогорных предпочитают относительно открытые, хорошо освещенные места. Но, так или иначе, рододендроны в нашем саду растут и цветут — хуже или лучше. Лучше — это вечнозеленые брахикарпум и Меттерниха, а также старейший (выведен в Шотландии еще в 1850 году!) сорт «Каннингхемс Уайт», листопадные — Альбрехта, канадский, камчатский и молле. Все они цветут из года в год, обильно или очень обильно, в отличие от остальных собратьев, склонных проявлять подобную щедрость лишь после годичного отдыха. Первыми в конце мая зацветают рододендроны Ледебура и Альбрехта, последний — очень редкий вид, один из самых красивых среди листопадных. Десять лет назад его едва не задушила береза, и потребовались титанические усилия, чтобы вырвать пленника из ее коварных объятий. Последними, обычно к середине июля, отцветают рододендроны брахикарпум, дисколор и ферругинеум. Таким образом, цветение «горного короля» продолжается в среднем около двух месяцев, и это, безусловно, самый красивый период в нашем лесном саду.

Повсюду большое количество разнообразных хвойных, в основном садовых форм. Лучше других себя чувствуют ели и тиссы, иные живут уже 30 и более лет, хуже — туи,— им не хватает света. Среди многочисленных кустарников наиболее примечательны гортензии: метельчатая, древовидная и черешчатая (дальневосточная лиана, намертво прикрепляющаяся к любой опоре, будь то бетон или дерево). Еще лесная местная дафна, японская айва, дальневосточная вейгелла Миддендорфа, видовая форзиция, калины: «Буль де Неж» и очень редкая карликовая. Уже упомянутый чубушник почему‑то прекрасно цветет в почти полной тени,— феномен, которому я не нахожу объяснения. В былые годы умудрялись цвести и розы, но в конце концов лес их окончательно одолел. То же, кстати, произошло и с тюльпанами (а было их более полусотни весьма редких сортов), с гиацинтами, нарциссами…

Впрочем, и без этих светолюбивых аристократов цветочного царства травянистых многолетников предостаточно. В основном это тоже виды, притом весьма ценные и достаточно редкие. Некоторые привезены с Сахалина и хорошо прижились на Карельском перешейке. Это симплокарпус с его ярко окрашенными сильно загнутыми острыми клювами — так он цветет, и петазитес — этакий гигант, но только на Сахалине, а у нас всего лишь лопухи не выше полутора метров. Это аризема робустум с яркими оранжевыми плодами, созревающими, когда уже отомрут листья, и черная камчатская фритиллярия. Это генциана оксиллифлора, зацветающая в середине сентября, и очаровательный пион обовата с нежно-розовыми цветками в июне и фантастическими плодами в сентябре. В числе других не менее примечательных растений отмечу роджерсии, астильбоидес, дикорастущий пион молочноцветковый, морозник черный с ослепительно белыми цветками, рамонду микенскую, адонисы… пожалуй, довольно и этого.

Отдельный разговор о папоротниках, здесь им и место. Не считал, сколько их видов и тем более экземпляров,— деторождаемость у них замечательная! Впрочем, не у всех. Привезенный все с того же Сахалина около 30 лет назад дриоптерис Буша так и стоит до сих пор в гордом одиночестве. Жаль, ведь это необычайно красивый крупный папоротник. К числу достопримечательностей вполне могут быть отнесены и реликтовые осмунды: коричная и японская; дальневосточный адиантум стоповидный и североамериканская оноклея, карпатский полистихум. Ну а с растущими повсеместно страусниками и дриоптерисом амурским, завезенным с Сахалина, и с атириумом женским — местным лесным — приходится даже бороться.

Что еще? То, что на поверхностный взгляд может быть принято за камни, а на самом деле не что иное, как разнообразные лесные существа. Тут я должен сделать небольшое полемическое отступление. Разумеется, камни в садах не редкость. Но они обычно используются как среда обитания для растений, а то и просто грубый строительный материал. Но почему же тогда в Японии подбор и расстановка камней издавна считаются основой садового искусства? Потому что японцы давно уже поняли: камни живут своей жизнью. Да они нередко и выглядят как всевозможные живые существа, только в природе это непросто заметить, ибо они любят прятать свое лицо. Задача садовника — разглядеть их сущность и помочь им ее раскрыть. Вообще я бы сказал, что цветы и камни — это как душа и дух сада; душа — хрупкая, нежная — женское начало в саду, тогда как камни воплощают подлинно мужское начало.

© Сады Северо-Запада.
Это экологический проект.
Помогите ему стать доступным каждому.
При цитировании помещайте активную ссылку
http://sadsevzap.ru